Отыгрыш НПС

Ночь выдалась вполне удачной, несколько более чем сговорчивых клиентов согласились воспользоваться услугами «платной любовницы», как однажды назвал её один нетрезвый поэтик. Эх, помнится, его отощавший на службе у Вдохновения кошель был значительно больше достоинства, в том числе и мужского, но месяц выдался тогда неудачным…
«Кто старое помянет, тому глаз вон», - мысленно вздохнула далеко уже не молодая куртизанка, околачивавшаяся в этом притоне любителей легкой наживы во всем, включая любовь. А если был спрос, то и предложение не замедляло появиться.
Изрядную «дань» приходилось платить хозяину, но иногда удавалось расплатиться не звонкой монетой, но боле привычным для ночной бабочки образом. Сегодня как раз был один из такие редких и удачных случаев. Расщедрившийся хозяин даже согласился предоставить женщине комнату не только для обслуживания мужчин, но и для ночлега! Вообще повезло.
Сейчас служительница культа плоти и отступница культа сердца сидела за стойкой, потягивая прогорклое вино, разбавленное в лучшем случае водой. В надежде на новых соискателей своих услуг, она оправляла пестрое дешевое платье, совсем не по погоде оголявшее крайне пышные формы, наносила на лицо уже въевшиеся в кожу дурные белила, подводила глаза для придания им давно утраченной юной выразительности. Молодость её давным-давно прошла, оставив на память снежные пряди в копне огненно рыжих волос и начавшие проступать морщины на некогда красивом лице. Ундина, а именно так звали проститутку, всё ещё была привлекательна для знающих толк в женщинах, но с годами всё труднее становилось тягаться с более молодыми коллегами по ремеслу, так и перебралась в придорожные таверны, где конкурентов было меньше. Кому охота рисковать жизнью, обслуживая какого-то вора или убийцу, всегда был велик риск вместо звонкой монеты получить стилет под ребра. Но-но-но…
Последним ленивым движением оправив волосы, куртизанка наконец обратила внимание на происходящее совсем рядом. Какой-то безумец не иначе, решил снять комнату в «Орле». Взгляд выцветших зеленых глаз пробежался по неудачливому путнику, словно оценивая его платежеспособность. Углядев рану, бабочка нахмурилась. Была велика вероятность, что пришельца наказали ненавистники церкви, или же наоборот, церковники.
Ундина прикрыла глаза, размышляя над личностью и перспективами раненого.
«И ночи не протянет, на утро найдут его труп»
Когда ты влачишь жалкое существование в трущобах, перспектива смерти начинает не то чтобы не пугать тебя, но казаться даже чем-то заманчивым. Конец всего этого чана с дерьмом, в котором ты вынужден барахтаться – чем не хорошее завершение страшной сказки твоей жизни?
Продажная женщина поднялась со своего места и вознамерилась уйти на поиски новых клиентов. Сделав шаг прочь от стойки, она остановилась, опустив голову. Тяжелый, полный обреченности вздох слетел с ярко накрашенных губ.
- Ой, сладенький, - приторная, предлагающая много, улыбка сама собой возникла на губах, когда Ундина повернулась к хозяину таверны. – Ну, позволь святому отцу остаться на ночь, я с радостью приючу его в своей комнатке, - покачивая бедрами подошла к стойке, облокотившись так, чтобы и без того едва прекращающее соски декольте показало все прелести пышной груди. – А я уж отплачу тебе, - жаркий влажный шепот на ухо, от которого на губах толстого и хамливого борова в теле мужчины расплылась похотливая улыбка. После недолгих раздумий, подгоняемых скользящей вниз и вверх по его щеке женской рукой, он молча кивнул.
- Ну вот и договорились! – жарким поцелуем скрепила Ундина договор. – Ближе к ночи жди меня снова у себя. Есть желающие помочь даме дотащить гостя до её комнатки? – крикнула она в толпу и уже много тише обратилась к пришельцу. – Ты сам идти сможешь?

Отредактировано Ингрид Карр (2010-12-26 17:18:50)

При виде спустившейся откуда-то сверху куртизанки Мирку скривило словно от запаха нечистот. Значит, простым путникам комнат не сдают, а продажным девкам – пожалуйста, за милую душу. Урка вновь недовольно фыркнула, поймала взгляд уже подвыпившего менестреля и украдкой показала тому кулак. Хайден внезапно замолк и обратил взор на распахнувшуюся дверь: вошедший человек в темных одеждах церковника, а точнее, инквизитора одним своим заставил утихнуть большинство посетителей таверны. Еще бы! Среди собравшихся наверняка сыскался бы тот, кто с Церковью не в ладах.  С инквизиторами молодой урке сталкиваться приходилось не слишком часто. К народу Урука церковники были безразличны, исключая случаи казней некоторых учеников шаманов, кои тоже случались в родном миркином Урк’Хаар. Помнила девушка костер на площади, взметнувшийся  до неба, крики умирающего юноши, совсем незнакомого, но отчего-то сердце болело, когда Мирка покидала место расправы над магом.
Впрочем, оказалось, что волшебники и прочие «преступные» элементы мужчину не интересовали. Приглядевшись, Мирка приметила кровь на одежде незнакомца и нахмурилась. Появление инквизитора, как поговаривали в Хролдаре, всегда означает приближающиеся неприятности, а если раненого – то точно жди беды.
Девушка чертыхнулась и резко встала со своего места в углу небольшого зала, когда инквизитор начал заваливаться на бок, и, воспользовавшись неожиданной слабостью незнакомца, здоровенный детина разбойного вида, из тех, чья морда просит только хорошего кулака, подскочил и схватил бессильно развалившегося в луже пива и текущей крови мужчину. Следом подоспели и другие, глаза их горели гневом и яростью. Кричали, ругали на чем свет стоит, били и душили.
- Хватит, - Мирка не узнала своего голоса, показавшегося совсем чужим.
Сколько раз давала она себе зарок не вмешиваться в чужие разборки и не решать чужих проблем, не спасать невиновных, не лезть в сомнительные дела. Девушка вспомнила ту спасенную от жаждавших девичьего тела мужиков ильфийскую менестрельку, которую встретила в месяц Ручьев тоже где-то в Центральных землях.
- Слышите! Хватит! – Мирка растолкала локтями озлобленных людей, предъявив в качестве аргумента короткий меч в ножнах на поясе.
Мужчина, до того державший инквизитора за горло, выпустил свою жертву, отступил назад.
- Во! Видите, какая она у меня! До-о-обрая! – выпалил втиснувшийся в толпу пьяненький Хайден.
- Замолчи, идиот! – шикнула на лютниста Мирка и склонилась над инквизитором, обратилась к той самой куртизанке, вызвавшей буквально минуту назад тошноту: - Раны перевязывать умеешь?  - и к трактирщику, замершему под тяжелым взглядом зеленокожей:  - Воды горячей неси и тряпки чистые. Он , - кивок на церковника, - сполна тебе заплатил.
Сама закинула руку беспамятного инквизитора себе на плечо, головой мотнула, чтобы женщина помогла: Хайден не годился, а остальные посетители таверны были слишком агрессивно настроены по отношению к мужчине, чтобы намеренно не повредить.

Отредактировано Мирка Ортан (2010-12-26 21:52:32)

Беда обошла стороной. Бугай недовольно фыркнул на слова урки, подоспевшей на помощь церковному псу, грозно глянул на пьяного барда, тот аж икнул от такой чести, и вернулся на свое место. Посетители последовали его примеру, вскоре в таверну вернулся шум веселящейся толпы. Трактирщик облегченно вздохнул, однако следить за инквизитором не прекратил, не нравился он ему. Служители церкви высасывали из его заведения деньги, словно нежить какая-то кровь. Он избегал думать о тех последствиях, которые могут наступить, прознай местные святые отцы о заблудшем "брате" и как того чуть не лишили жизни. Целый скандал, проблем не оберется, хорошо, если удастся отделаться взяткой, а коли, нет, что же тогда. Нет, думал мужчина, таща таз с водой и ворох грязного тряпья наверх, от гостя надо избавиться как можно скорее.
Вацлава уложили на жесткую кровать, показавшуюся пуховой периной по сравнению с ложем в келье, и раба любви принялась творить исцеляющую рану магию. Икус лежал не двигаясь, дышал тихо, так что не было и видно поднимается грудь или это зрительный обман, что сплетенный хмелем, ударил барду в голову. Путешественник стоял, посади своей спутницы и мутными глазами следил за движениями рук Ундины. Мысли его перемешались с куплетами, припевами и поэтическими строфами, он, было, открыл рот, чтобы что-то выкинуть в своем стиле, да вместо слов получился рык.
- Ой-ёй-ёй, - прикрыв ладонью вместо рта глаза, он опустил подбородок на плечо урки и прижался к ее виску головой. Так и задремал, стоя на ногах. Хозяин «Лысого Орла», услыхав, о чем щебечет Ундина, побагровел. Мало того, что этого инквизитора сюда притащила, еще и пьяницу с его подружкой приглашает остаться. Неслыханная дерзость, но ничего поделать уже не мог. Проститутка говорила правду, она ему заплатит двойную цену, и священника он обберет до нитки. Широченно улыбаясь, мужчина вышел из комнаты и спустился в зал.
- Мера веры твоей – это мера боли, которую ты можешь вынести, - бормотали сухие губы слова, которые когда-то Вацлаву сказал его Учитель. Что такое боль, Икус знал хорошо и доказывал, что ему все нипочем, если поступками движет высшая сила. Но смерти касался только чужой. – Омой меня иссопом…и снова…буду я…чист. Омой…благодатью…белее снега…
Он метался в жару, сжигающем тело. Рука, дрожа, ладонью легла на грудь и стала царапать кожу, как будто пытаясь снять кожу. Лишь бы избавиться от пекла внутри.

Отредактировано Вацлав Икус (2010-12-27 16:43:28)

НПС
Ундина кивнула, криво усмехнувшись. Ирония, владея магией исцеления, она влачила жалкое существования трактирной шлюхи, скованная необходимостью во чтобы то не стало остаться живой.
- Не ожидала, да? – ответила женщина, глубоко вздохнув. – Куртизанками не рождаются, ими становятся, когда иных путей выживания нет. Моего мужа и старшего сына казнили церковники, так что я знаю, _как_ умирают маги, Мирка.
При воспоминании о смерти близких, на неестественно выбеленном лице появились тени скорби. Как просто священники сломали тот маленький мирок, который два любящих человека выстроили и нарекли своей семьей, в один день были убиты оба самых дорогих в её жизни мужчины, а самой Ундине чудом удалось уйти, спасая того, кого ещё можно было спасти. Но об этом она не расскажет даже под пытками.
Нет, куртизанка не ненавидела слепо и яростно всех служителей Единого, даже сейчас. после всего пережитого зла и боли, она ещё находила в себе силы сочувствовать, предпочитая быть лучше и выше. Упав на самое дно, женщина всеми силами пыталась сохранить право называть себя Человеком и без стыда смотреть в глаза другим. Последний повод гордиться собой, когда всё прочее отняли и втоптали в грязь.
А тем временем инквизитору стало совсем худо. Он заметался в горячке, впиваясь ногтями к грудь, ночная бабочка едва успела остановить руки, не давая ещё больше поранить и без того настрадавшуюся плоть.
- Ох ты ж проклятье! – ругалась она, в неравной борьбе с более сильным мужчиной. – Мирка, помоги, я его не удержу одна! Ну потерпи, потерпи, милый, - уже много тише проговорила Ундина, словно бы раненый мог её сейчас услышать.
Куртизанка смочила тряпку в воде и промокнула грудь, следя, чтобы вода не попала в ещё не до конца затянувшуюся рану.
- Тихо-тихо, сейчас всё пройдет. Мирка, ты подержи его на случай чего, а я пока с раной закончу. Если жар усилится – не пугайся, некоторые так на целительство реагируют.
Вдаваться в подробности сейчас было не время, положив влажную ткань на лоб незнакомца, Ундина вернулась к ворожбе. Конечно, полностью исцелить святошу за один вечер она была не в силах, но, по крайней мере, от кровопотери этот человек не умрет.
- Эх, много крови потерял, бедолага. Кто ж это его так жестоко? - бормотала куртизанка, не сводя глаз с медленно затягивающейся раны. Шрам останется, уже прошли те годы, когда бывшая целительница была в расцвете своих магических сил, да и практика сейчас была не частым делом.
«Сделаю, что смогу».
- Так, теперь и жар сбивать можно – после недолгого молчания заключила вдова и мать двоих детей.

Ундина неодобрительно посмотрела на очнувшегося мужчину, но ничего не сказала, покорно прекращая творить ворожбу. Когда же незнакомец поднялся, лицо куртизанки стало ещё мрачнее, ведь она увидела следы ударов на его спине. Без помощи умелого целителя инквизитор рисковал остаться с ужасными шрамами, да только откуда в церкви маги…
- Кто ж тебя так, милый, - пробормотала женщина, качая головой. Царящие в инквизиции порядки были ей не ведомы, но она даже представить себе не могла за что можно было так наказать своего собрата. Судя по ранам, били бедолагу не один раз, снова и снова разрывая начавшую заживать плоть. Зверство какое-то!
Спасенный попытался уйти, да только проститутка не собиралась отпускать раненого на произвол судьбы. Да он же едва на ногах стоял, куда всеми ненавидимый инквизитор намылился в таком состоянии?!
- Эй, а ну не глупи! – поднимаясь на ноги, сказала Ундина. Всем своим видом крепкая ширококостная женщина показывала, что если понадобится, найдет управу на ретивого мужчину. В былые годы и не таких пеленали, благо опыт целительства имелся и предполагал, в том числе, и такую вот активность.
Незнакомец послушался и вернулся назад, да только не на кровать, а на табурет. Ночная бабочка недовольно поморщилась, буквально ощущая как недолеченная рана снова открывается и кровоточит. Вот ведь упрямое мужское племя, вечно ему неймется. Прямо как когда-то её старшему сыну…
Она подошла к спасенному и коснулась кончиками пальцев переносицы, массируя её, после перешла к ушам, проделав туже процедуру и с ними. Это нехитрое почти не магическое действие должно было снять дурному и немного прочистить голову от тумана, да и боль поуменьшить.
- Как тебя зовут? – не обращая внимания на глупую просьбу, спросила куртизанка, смотря на инквизитора спокойным взглядом выцветших зеленых глаз.
Ей было жаль его, действительно жаль. Уж больно вид у бедолаги был потерянный, словно душу где-то забыл… или веру… или любовь… а может и всё сразу. Да и как теперь-то бросишь, если уж ввязалась во всё это? Тем более, что без неё хозяин вышвырнет святого отца к такой-то матери на улицу, а идти, судя по всему, тому было некуда. Так что выбора ни у Ундины, ни теперь у незнакомца, уже не было как факт.

- Глупый ты, - вздохнула Ундина, убирая руку от его головы.
Вацлав… гордое имя, звучащее как вызов и обещание неизменно победить. Это было хорошим именем, мужественным и красивым, оно понравилось куртизанке. Да вот только его носитель сейчас выглядел таким сломленным и одиноким, что сердце в её груди непроизвольно сжималось от тоски. Что-то внутри у этого инквизитора пошло не так, это было видно невооруженным глазом, пусть телесные раны можно было залечить магией, но вот душевные так просто не проходили.
А тем временем святой отец, вместо того, чтобы лечь на кровать да поспать, решил совершить очередную глупость! Проститутка рванулась было к нему, намереваясь одним точным движением вырубить, но с ужасом осознавала о тщетности данной попутки. Просто не успеть, слишком прыток оказался раненый мужчина, уже приставивший к горлу острие.
«Единый, помилуй!», - только и успела взмолиться женщина.
Но всё обошлось, разочарованно зазвенела упавшая на пол сталь, и жизнь Вацлава была спасена. Сердце в груди ночной бабочки бешено колотилось, когда она уже более спокойно подошла к инквизитору.
- Ну-ну, всё будет хорошо, - по-матерински погладила волосы, да и прижала к себе, утешая потерянного человека. – Пока ты жив, всегда есть надежда на что-то лучшее, Вацлав. Ещё успеешь найти себе новую веру, если уж старая не сгодилась. Ещё лучше и чище прежней.
Руки гладили его, успокаивая, точно плачущее дитя. Ундина могла понять отчаяние, когда ты сам теряешь смысл жизни, было в её жизни и такое. Но тогда её разум спас ребенок, ради которого и сейчас влачила она своё жалкое существование, пересылая все средства в далекую деревеньку. Куртизанка наклонилась и поцеловала инквизитора в макушку, улыбнувшись ему спокойной и такой бесконечно усталой улыбкой.
- Давай-ка садись на кровать да рассказывая тетушке Ундине что у тебя стряслось. Самому станет легче, когда выговоришься. Такое в себе держать нельзя. Ты может голоден? Или пить хочешь? Эх, тебя бы помыть, да пока воду нагрею, уже рассветет. тогда утром... Да ты садись-садись, тебе сейчас отдых нужен.
Абсурд, бывшая целительница, потерявшая мужа и сна из-за церкви, сейчас влачившая по её же вине жалкое существование продажной женщины, утешала инквизитора, чьи руки по локоть были в крови невинных. Да только не ей было судить и ненавидеть, Боги покарают и простят, если они вообще есть. Но завещали мудрые помогать ближним и не оставлять их в нужде.
- Мирка, ты сама-то ела? Может вам с бардом чего принести?

- Прости, мне не следовало… - Мирка запнулась на полуслове, она не знала, стоит ли выражать в таком случае соболезнования или просто промолчать – урки никогда не печалились, если кто-то умирал, полагая, что дух разумного существа вечен, а значит, вечна и жизнь, но видеть насильственную смерть близкого человека - страшно.
От неловкости девушку «спас» очнувшийся церковника, которого Мирка тотчас по просьбе Ундины схватила за крепкие плечи и прижала к занозистым доскам ложа. И сказать по правде, силы урки не хватало, чтобы удержать метущегося мужчину на месте. Лихорадка прошла так же внезапно, как и началась, и незнакомец попробовал встать.
- Оу! Аккуратнее, - Мирка поддержала его под руку, не стала препятствовать, вгляделась в бледное изможденное лицо, которое в полутьме казалось совсем белым, словно у вурдалака какого, и подумала, что сама сейчас со своей зеленой кожей и чуть выступающими над нижней губой клыками выглядит не менее зловеще, чем упомянутый вурдалак.
На предложение покинуть «гостеприимную» комнатку Мирка только фыркнула:
- Ну, вот еще! Мне, между прочим, это тело, - она ткнула носком сапога в храпящего Хайдена, - на себе переть. Проспится – тогда и уйдем. А опасно – не опасно, так это не тебе решать.
Урка неодобрительно глянула на менестреля и грозно сложила руки на груди, мол, никто меня отсюда не выгонит, а об опасностях слышать не в первой.
- Чего ж ты такого натворил, что находиться с тобой рядом нельзя? – спросила, наконец, она, не сумев перебороть любопытство.
Хотя это было не столь уж важно. Мирка не любила выяснять у людей подробности биографии, руководствуясь правилом «меньше знаешь – крепче спишь», впрочем, сюрпризов в будущем тоже не хотелось. А после того, как мужчина попытался покончить с собой, и совсем потеряло смысл. Верно, не просто так саблю к горлу приставил, наверняка за ним охотится кто-то, вполне вероятно, что его же собратья по инквизиции. Да и с этими храмовниками не угадаешь, чего у них на уме. Особенно с такими. Немного безумными.
Мирка, немного смутившись, сунула куртизанке в руки свою флягу, чтобы напоила болезного:
- Вот, тут вино разбавленное. Немного, но должно хватить напиться. Мы не ели, нет. Хайдену-то все равно сейчас, а я не отказалась бы от еды.

"Ослышался". И вправду, неужто женщина вознамерилась искупать его, взрослого, сильного мужчину, точно мать родное дитя. Страждущим надо помогать, Вацлав этого не оспаривал, но, представив, как его поливают из ковшичка, почувствовал себя неуютно, вдоль позвоночника целой колонией забегали мурашки. Фантазии не ожили, Ундина завела беседу с уркой, активно участвующей в операции по спасению бедного священника. Терний смотрел на женщин со стороны, не вслушиваясь в разговор, это его не касалось, точнее, он оставался равнодушным до поры до времени, пока куртизанка не всучила ему в руки фляжку, из которой поднимался слабенький, но определенно терпкий винный запах.
- Вы серьезно? – впадая во все больший ступор, вопрошал мужчина, недоуменно хлопая глазами, внимательно разглядывая сосуд, вопреки надеждам присутствующих не внушивший доверия. Вино он любил, пил его медленно, растягивая мгновение, маленькими глотками, наслаждаясь нотками виноградного вкуса, причмокивая и улыбаясь в конце, точно истинный гурман, берущий пробу имперского ужина перед подачей. Но то, что ему протянули во фляге, было сложно назвать вином, по крайней мере, у инквизитора сформировалась весьма критичное мнение.
– Можно мне просто воды? – не оставляя надежды, неуверенно пролепетал мужчина, поднимая глаза от баклахи на Ундину. Встретившись с железным взглядом, замолк, невнятно пробормотав что-то из ряда: «Нет? Ну ладно, этим обойдусь. Правда, не стоит беспокоиться».
Обреченно взглянув на флягу, Вацлав поднес ее к губам и быстро, чтобы не почувствовать вкуса, который обязательно покажется ему дурным, влил вино в себя. Тем временем Ундина, раздав поручения, покинула комнату, он проводил ее спину глазами, и когда дверь закрылась, убрал флягу ото рта.
- С ним все в порядке? – решился на разговор с уркой церковник, кивнув ставшей легкой, как перышко головой, на барда, мурлыкавшего себе под нос песню, посвященную легендарным Создателям. Вацлав не знал, какие могут у него и Мирки быть общие темы для обсуждения, разве что вспомнить, сколько урков полегло от рук инквизиторов и есть ли среди них ее родственники. Надо же с чего-то начинать.
- Простите, мы не знаем, что творим, - сжав в руках флягу, он резко поднял ее и выпил одну треть от общего объема. Она должна была понять, что он имел ввиду, сказав ей это.

Отредактировано Вацлав Икус (2011-01-08 02:09:18)

Вацлав поежился, повернул лицо к окну. Небо казалось пучиной вихрящихся снежинок, падающих так строго, что он разглядел в этом какую-то парадную торжественность, не отозвавшуюся восторгом. Только сейчас он заметил отсутствие рубашки. По торс голый, наедине с женщиной в скромной комнатке, бард в расчет не брался, от него прока абсолютно никакого. Инквизитор смутился, искоса взглянул на урку, начался терзаться сомнениями. "О чем она думает?" Поймав на себе ее взгляд, отвернулся обратно к окну, изображая заинтересованность шедшей снаружи бурей. Наступившее молчание забило уши тишиной, возвратилось спокойное хладнокровие.
Сладко посапывающий бард перевернулся на другой бок, ткнув коленом женщину сидевшую рядом и недовольный вынужденным стеснением, пробубнил проклятье. Брань заставила священника нахмуриться. Если бы певец находился в сознание, то Терний, не смотря на головокружение, прочитал бы тому многочасовую лекцию, посвященную культуре речи, делая акцент на священном писании Единого, завещавшего любить и уважать, ибо все живое имеет общее начало.
От винного напитка стало дурно, но заметно легче. Избавившись от излишних оков, мешающих разговору, мужчина расправил плечи и громко втянул ноздрями застоялый воздух.
- Ему нужнее будет, - кинув на половину полную флягу урке, сказал Вацлав. Не знающего меры в выпивке барда поджидало жуткое похмелье. Священник ему искренне сочувствовал.
- Ну, спасибо, - усмехнулся мужчина, надевая рубашку и пряча серебряную цепочку, - символ графства, - под одежду. Не без грусти подумалось, что труды деда и отца в одночасье стали напрасны, теперь Икусов ждала виселица, лично Терния – костер.
- Охрана - несвойственное занятие для вашей расы. Если мне не изменяет память, урки почти не выходят из Урк'Хаара, а барды проводят жизнь в дороге и тавернах. Да и вашего народа женщины все больше по хозяйству: детей растят, очаг хранят, пока отважные мужи воюют, - рассуждал инквизитор. – Вас изгнали из общины или я имею честь разговаривать с исключительной женщиной из племени урков?
Предположил Вацлав, одарив Мирку долгим пристальным взглядом карих глаз.

В подпитии сложные вещи казались простыми, все то, что мгновение назад выглядело невзрачным, постепенно раскрылось огромным, благоухающим веером. Вацлав осознал, что отрицает безобразное, насмехается над уродливым, для него больше не существует этих категорий, мир прекрасен таким, каким был создан богами, объединенными общим именем, которое с благоговением называют в своих молитвах священники.
Тревога в душе Терния бесследно исчезла, ее место прочно заняло ощущение устойчивого благополучия.
- Напитка хуже вашего вина мне пробовать не приходилось, - признание прозвучало деликатно. При взгляде на расслабленное выражение лица мужчины становилось ясно, что он не преследовал цели обидеть женщину или упрекнуть, всего-навсего сказал правду, которую бесполезно было отрицать. 
Вацлав отследил обреченный взгляд Мирки, обращенный на барда, и усмехнулся. Что-то в этой вынужденной заботе девушки о певце наводило на приятную мысль о межрасовой дружбе. Со слов урки Икус понял, ей не впервой видеть "начальника" беспомощно валяющимся на плешивом матраце, расстеленном на полу заведения, где недавно он кланялся и наслаждался славой. Девушка могла в любой момент уйти от безалаберного работодателя, - когда он ее спохватится, она будет уже далеко, - но Мирка терпеливо ждала наступления тяжелого утра следующего дня, когда придется вновь следить за этим взрослым мужиком, ведшим себя хуже малого дитя. Это, как раз и поразило священника, и он не смог скрыть улыбки похожей на ту, которой улыбаются старые люди, наблюдая молодых.
На рассказе Мирки о своей семье, мужчина сделался серьезнее. Забавной история не была, напрашивающиеся выводы о безответственности женщины покинувшей семью, тоже. Предложение о не равном браке совсем не удивила и не была воспринята им как какая-то подлость. Мирка же неистово отрицала всякую идею видеть своим супругом старика. В общем и целом даже у прославившегося архаичностью народа урков, как не печально слышать, было не все ладно.
От комментариев инкивзитор воздержался. Вновь воцарилось молчание, располагающее к размышлениям, но мужчина не успел задуматься, как Мирка задала вопрос, который должно быть обсуждался сейчас внизу всем трактиром за кружкой пенистого пива.
- Не все, лишь те, кто конвоирует преступников на казнь, приближенные и личные охранники Преподобной Матери, остальным занимается городская стража. У пленников нет праздников, их допрашивают и пытают в любом случае.
Вацлав помрачнел, ему не доставляло удовольствия то, что он рассказывал, но он чувствовал, что должен поведать о произошедшем кому-нибудь, иначе камень никогда не спадет с души и утянет его за собой на холодное дно.
- Вряд ли после содеянного меня можно назвать инквизитором, - мужчина иронично ухмыльнулся. – Я служил дознавателем в тюрьме, куда доставляли и где держали особо-опасных магов, пока не пробьет их час истины. Моей задачей было допросить, избрать пытку, чтобы убедиться в искренности показания, и вынести приговор. На днях инквизиции удалось схватить Себастьяна Альберини – сильного некроманта, предположительно участника Сопротивления, но маг был не так прост: ничего не говорил, молчал, когда его били, молчал, когда подвешивали на дыбе.
Мужчина замолчал, дальше речь должна была пойти про Ингрид Карр, о которой он думал больше положенного и сомневался в том, что он ее спас, а не она его. Набрав  в легкие побольше воздуха, Вацлав продолжил.
- Вчера арестовали еще одного мага, молодую девушку. Ее подозревали в сговоре с Себастьяном, я должен был ее допросить, - сердце в груди застучало сильнее. – И я допрашивал ее, но, разочаровавшись в ценностях веры, спас и помог сбежать. А рана – это пустяк, неудавшаяся попытка переубедить лучшего друга.
И он замолчал, погрузившись в воспоминания о прошлом и в мысли о будущем.

Отредактировано Вацлав Икус (2011-01-15 15:08:31)

Вацлав верил в Единого, он любил своего бога и восхищенно взирал на все то, что он делал, поражался утонченности его мастерства, с которым он изваял людей, урков, ильфов и прочие народы, признанные церковью подлым и грязным. И он верил в великодушие и доброту, заложенную во всех в равной мере, но Терний никогда бы не подумал, что после массовых убийств неповинных магов и простолюдин, найдутся люди способные на свой страх и риск понять его, посочувствовать. Ундина, Мирка, даже пьяный менестрель сами того не зная, давали ему второй шанс, предлагая начать все с чистого листа, выкинув старый весь исписанный пергамент в костер. Тогда он ощутил неописуемую легкость, во вдыхаемом душном воздухе, каплях дождя и снежинках прилипших к оконному стеклу, девушке, сидящей неподалеку и похрапывающем молодом мужчине – во всем, что его окружало, увидел подлинную прелесть, тайный замысел, который невозможно доверить бумаге, ибо это есть душа живого существа, это и есть Единый.
- Ваш друг определенно родился в рубашке, - посмеиваясь, проговорил Вацлав. На самом деле Хайден был первым бардом, которого мужчина видел с такого расстояния, он никогда не слышал песен странствующих артистов. Во время праздничных гуляний Икус занимался допросом пленников, а когда освобождался, то на дворе стояла глубокая ночь, и только ветер доносил с окраины столицы песнопение завсегдатая трактира возвращавшегося нетрезвой походкой домой. Священник подумал, что не отказался бы послушать голос Хайдена.
- Должно быть за его песни хорошо платят, раз он нанял вас, - тихим голосом подметил мужчина, прислушиваясь к звукам в трактире. Голоса снизу долетали еле различимыми до второго этажа, зато отчетливо был слышен неистовый скрип половицы со стороны соседних комнат. Все что хоть как-то касалось соития, вызывало у него дикое смущение, все внутри сворачивалось колючим ежом, и Вацлав постоянно инстинктивно отводил взгляд, как будто это он там сейчас пыхтит над телом куртизанки, вколачивая в нее плоть.
- Нас учили, что Единый – тайна, доступная лишь тем, чья кровь чиста от рождения. Как и все, я не допускал сомнений, что так и есть. Но со временем я стал задаваться вопросом, является ли тайна тайной, если она вверена хрупкой бумаге, - он стал говорить громче. – Единый живет в каждом из нас, он не отделим. Языческие боги народа Урк’Хаара, Культ Предков раххисов, Богиня у ильфов. Одними словами в кого верить, мы выбираем сами. Знание этого помогает нам идти дальше.
Он окончил полемику, взглянув пристально на девушку глазами полными душевной теплоты и благодарности.
- Спасибо вам, Мирка Ортан, что были рядом со мной в тяжелую минуту, - через минуту он перевел зрительное внимание на дверь. – Куда отправитесь теперь?

Отредактировано Вацлав Икус (2011-01-17 00:07:24)