-----> Тайный штаб магического Сопротивления, через практически весь город

Гарет ненавидел слово "нет", не терпел отказа и никогда не опускал руки, если был хоть шанс. А сейчас он был, ведь не может Оливер в своем горе дойти до вершины тупости и уйти из города. А если человек есть в городских стенах, значит его можно найти. Зачем? Что сказать, если судьба подарит полукровке второй шанс? А Единый знает! Еще не было такого, чтобы ораторский талант подвел Гуся, чтобы его харизма и природный, почти животный магнетизм не сработали. В конце концов, они же были друзьями, почти братьями!
Мужчина шел медленно, все реже смотрел по сторонам, глубоко запустив руки в карманы. Из-под тяжелых подошв сапог вылетали мелкие камушки и мусор, устилавший мощенные городские проспекты. Грязный, мерзкий город этот Хлордар. Чудовищно красивый, но отвратительный, грязный, лживый и бесчестный. И повелевать этим развратным, безобразным величием мечтал всю жизнь Гарет? Да! Как никогда в жизни, именно сейчас мужчина желал обладать властью над Хлордаром, хотел нестись на злом жеребце по улицам и подворотням, приказывать перерыть все вверх дном, но найти рыжего оборванца, рыжую девчонку, сумевшую обвести его вокруг пальца уже дважды! Мужчина сжал зубы, сдерживая вновь поднявшую змеиную голову ярость, наклоняя голову, чтобы спрятать лицо. Теперь маг смотрел только себе под ноги, изучая со странным сосредоточением за тем, как окованные каблуки давят пыль, перемалывают мелкий сор и втаптывают клочки каких-то бумаг в серый камень. Несколько раз повстанец сталкивался с прохожими, перебрасывался короткими, злыми ругательствами и шел дальше, без особой цели и смысла.
Бастард и сам не заметил, как попал в плотный поток толпы, которая поразительно организованно двигалась в определенном направлении - на площадь Единого. Колдун не сразу ее узнал, потому как никогда особо часто не был здесь в те времена, когда жил в Хлордаре и его окрестностях. Но как можно не узнать огромный помост, который строили буквально на глазах Гарета, на котором погиб не один друг и приятель бастарда. На котором и он сам должен был кончить жизнь. Сейчас вокруг этого проклятого места толпилась огромная толпа, а эта глупая кликуша, эта разжиревшая каналья и стерва Патерия, понесшая от одного из Хингвовых идиотов-герцогов, бывшая публичная, общественная девка, разглагольствовала об "избавлении" и восхвалении Единого. Гарет скрипнул зубами, едва ли не смакуя ненависть, захлестнувшую душу и мысли мужчины. Когда он придет к власти, эта тварь будет умирать долго и мучительно, как сейчас умрут те девочки-ильфийки на помосте. Гарет был во многом свободен от принадлежности к какой-либо расе, потому как среди родичей матери его не приняли, а среди людей... ну вы сами знаете... Это и было то самое праздничное аутодафе, о котором говорили давеча коллеги. Гарет не хотел на нем присутствовать, но...сама Судьба вывела сюда опального чародея. Натянув шляпу буквально на самые глаза, вжав голову в плечи, мужчина наблюдал за происходящим, не имея возможности спасти хоть кого-то, не подставив себя. А себя Гусь любил... беда в том, что, кажется, с некоторых пор не только себя, но... благо нигде не мелькала огненно-рыжая взъерошенная шевелюра. Поэтому Гарет стоял почти недвижимый, даже не пытаясь скрывать отвращения на тонком лице, пренебрежения и ярости.

Гарет был одним из сотен равнодушный зрителей. Ему было действительно все равно, по большей части, что происходят с горящими на костре, он их не знал, они не знали его... и только ненависть у них  была одна на всех, ненависть к сукам Единого, захлебывающихся собственным лаем и желчью. Мужчина с ненавистью смотрел на прислужников Единого, на Патерию, на то, как беснуется и радуется народ, предчувствуя сладковатую вонь жжённой человечины, истошные крики... Почему? Как может это нравится? Вроде бы каждый из них по отдельности добр, мил, работящ и гуманен, но сейчас это дикий зверь, жеждущий запаха крови. Даже дети! Перед Гаретом кто-то посадил на плечи девочку лет десяти, она махали тряпичной куклой и орала не хуже родителя. На ее лице та же жажда кровь и чужих страданий... Гусь отвернулся...
Чтобы увидеть копну рыжих волос, услышать вскрик, когда грубые руки заломили запястья за шестом. Показалось? Почудилось? Обознался? Наплевав на ругать и проклятия в спину, маг пробирался вперед, к самому помосту, моля всех богов, в которых верили и которых презирал, чтоб это была ошибка, игра воображения. Нет! Мать Природа, не допусти! Ей нельзя гореть на костре, нельзя! Это Гарета, не ее, привязали они к позорному столбу, не ей, а ему обложили ноги хворостом, не ей, а ему зачитали приговор. Бастард рванулся вперед, к сухим доскам помоста, сталкиваясь грудью со стражниками - те недовольны, с презрением и омерзением смотрят на рьяного сторонника Единого и советуют прихватить вязанку хвороста.  По подходить ближе уже не нужно, Гусь и так знает, под кем только что запалили "очистительное пламя". Он с мукой и ненавистью смотрел в тонкое девичье лицо, шепча одними губами "Зачем? Почему?". Огонь горит и уже пожирает плоть девушки... Отвернуться, не смотреть, уйти... Но ноги не идут, даже смотреть куда-то мимо невозможно, только в ее бездонные, распахнутые глаза, в которых были страх, мука и всепоглощающий страх... Она умрет. И как тогда сможет жить полукровка, как переживет эту потерю? Никак. Он слишком привязался к парню Оливеру, он очень сильно переживал за девушку Элли... Кажется, он влюбился. а осознал это только на казни... Иронично.

Так невыносим громко и бесконечно сильно Элли не кричала никогда; такой безумной боли она никогда не испытывала. Никогда не была так предельно близка к смерти, к отчаянию. Вся злоба людей принадлежала ей, она была эпицентром взрыва человечности, всей их любви и глупости, олицетворяла самих людей, собравшихся на площади, их жестокость, почти звериную ярость.
Слезы катились из глаз и высыхали моментально от жара, царившего вокруг тела пленницы. В голове мысли выжигались быстрее, чем запалялся хворост под ногами: исчезли мысли о Сопротивлении, о друзьях, которые теперь так же сгорят на кострах из-за ее слабости, о семьи, которая так и не узнает, что первая красавица, умница и завидная невеста княжна Элеанора Фергюсон, дочь знатного и богатого князя бесславно сгорела на костре за участие в Сопротивлении, к которому, к слову сказать, не имела мыслями никакого отношения. Просто прикрытие, желание спасти лишь одного человека, лишь одну жизнь и одну любовь, - лишь это заставило встать Элли на жуткий путь изгоев и бойцов. Она никогда не хотела сражаться с ними, никогда не шла против закона Империи, была тише воды, ниже травы, простой прислугой только ради того, чтобы главарь Гарет сдержал однажды свое слово. И он предал... Он не просто оставил мальчишку Оливера без старшего брата, не попытался его спасти и более того - целый год молчал о его смерти, он сделал худшее. Он лишил девушку ее единственной любви, позволил убить человека, ради которого она сама бы умерла сотню раз... Вряд ли мысль о смерти возлюбленного когда-нибудь приживется в сознании Элли.
Оставалось совсем немного до финального забвения, до исчезновения огня и дыма, до того, как пропадут яростные лица и человеческая жестокость, словно вместе с рыжей девушкой сейчас сгорало все вокруг во всемирном пожаре.
- Оливер, - кричала девушка имя того, ради кого горела на костре. Имя того, что умер год назад и о ком, наверное, забыли все, даже его собственный опозоренный отец, мать, братья и сестры, только она не забыла и никогда не забудет.
Жаль, что Элли не знала о том, что на костре умирают не столько из-за огня, сколько задыхаются из-за дыма. Зато от огня страдают... Она чувствовала как языки пламени слизывают кожу с ее босых ног, видела как ее ноги обугливаются, чувствовала как пахнет ее собственной смертью. Крик. Ужасающий крик, свой собственный, застывал в ушах. Никто не придет на помощь, никто не избавит, оставалось ждать, терпеть. Совсем скоро она будет с Оливером.

Время вокруг словно замерло на одной немой ноте боли, зазвучавшей буквально во всем теле, забравшись в самые глубины подсознания пленницы. Но в миг же время сорвалось с пальцев пианиста, забегало в ритме лимм, "до" срывалось на "ля", вокруг вихрем закружился огонь, сжигая лица присутствующих жадных до зрелищ людей. Быстрее-быстрее! Пальцы пианиста-сказочника быстро забегали по клавишам, не жалея своих рук и сил, тонкие пальцы с такой ненавистью забили по белым и черным символам музыки, с такой силой флейтист выдувал трели, что казалось, будто этот оркестр времени возненавидел бедолагу-Элли так сильно, что вот-вот сама застывшая симфония разорвет ее на мелкие кусочки. Кто-то взял "ля" третьей октавы и вдруг все померкло... Неизвестный оркестр в ушах девушки сыграл финальный аккорд и стих, оставив лишь ее собственный крик. Но и он вскоре оборвался, повиснув ненадолго в воздухе.
Воздух закончился в легких, казалось, что вот-вот наступит удушение, что где-то рядом уже бродит красавица-смерть с факелом в руках, чтобы спалить остатки души Элли. Но она по-прежнему была на площади, как бы сильно не хотела оказаться мертвой.
- Ол...Оли...- не смогла договорить девушка - слезы застилали ее большие от удивления глаза, а комок встал в горле и перекрыл даже путь воздуху. - Гарет... - вымолвила лишь девушка, готовая вот-вот упасть от еще теплеющей боли на своих ногах и от всепоглощающего страха, объявшего ее тело от самых кончиков коротких рыжих волос до уже успевших онеметь пальцев ног. Ее била такая дрожь, что она не могла двигаться и когда Гарет срезал ловким движением путы на ее теле, она безвольным мешком опустилась в его руки, словно выброшенная на берег рыба хватая губами воздух и задыхаясь запахом гари. Запахом из прошлого? Вокруг больше не горело ничего и Элли никак не могла понять что же происходит, какого черта творится?! Боль все еще была, но такая как на самом костре, не явная, не настоящая, а уже отдаленная, глубинная.
Стража в недоумении подбежала к двум нарушителям спокойствия и один из них удачно сзади ударил Гарета локтем по шеи и мужчина упал на колени, а Элли со стоном ударилась спиной о каменную мостовую. Ничего не понимающий палач, занесший было факел над костром, так и оставляя стоять, лишь ругаясь про себя, что какой-то смельчак сорвал его показательное выступление с огнем, зато уже подозревал, что вскоре ему достанется еще одна пара сапог. С визгом толпа набросилась словесно на нарушителя казни, проклиная его, обвиняя в жалости к сопротивленцам и уже приписав его к ним же. Стража во всем полном составе джаз-бенда ринулись к обидчикам и как бы не сопротивлялись Гарет физически и Элли морально, обоих скрутили и притащили к Преподобной Матери. Та посмотрела на обоих с таким презрением, что стало противно даже стражникам. Женщина жестом приказала увести обоих и запереть, чтобы не срывали больше праздник, а уже за спинами стражи и двух пленников произнесла вдохновленную речь на  тему "как не надо делать, чтобы не разделить участь и девчонки, и его незадачливого дружка".
Ничего из этого Элли не слышала и не понимала. Мыслями она хотела умереть.